АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ: ПРЕДМЕТ, ЗАДАЧА, МЕТОД

Опубликовано: Микляев А. М. Археологическая география: предмет, задача, метод // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Вып. 25. Л.: Искусство, 1984. С. 127–130.

Необходимость исследования проблемы взаимодействия человека и географической среды в древности сомнений не вызывает, и вопрос состоит лишь в том, как это сделать.

В 1973 г. на Всесоюзном симпозиуме «Первобытный человек, его материальная культура и природная среда в плейстоцене и голоцене» мной был предложен термин «археологическая география» для именования комплексных исследований, сочетающих анализ уровня развития материальной культуры древних обществ и данных о географической среде, их окружавшей¹. Однако закономерен вопрос, не является ли предполагаемое понятие простой подменой старого, давно утвердившегося понятия «историческая география»?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходима некоторая ретроспектива отечественной исторической географии. (Автор обращает внимание читателей на то, что речь в статье идет лишь об отечественной науке, и он намеренно не касается науки зарубежной.)

В. К. Яцунский справедливо писал, что в России XVIII века "переход от летописи средневекового типа к историческим произведениям более высокого уровня сопровождался сразу же усиленным вниманием к проблемам исторической географии"². Отцом исторической географии России по праву считается В. Н. Татищев, но в его определении предмета науки о взаимодействии человека и среды нет и слова³. Лишь сорок лет спустя Н. И. Надеждин первым в нашей науке указал: "Люди находятся в тесной связи с окружающею природою... жизнь их подлежит необходимой зависимости от физических условий местопребывания, и потому географические особенности их родных стран дают множество посылок к важным выводам об их историческом развитии»⁴. Однако он тут же оговорил, что пока эти выводы не выходят «из сумрака догадок». Нельзя сказать, чтоб идея Н. И. Надеждина нашла прямых последователей, и, очевидно, вследствие этого сорок лет спустя академик Л. Н. Майков был вынужден написать: "Историческая география неизбежно должна выйти за пределы простого описания, и, пользуясь разнообразным материалом общего землевладения, должна показать влияние внешней природы на развитие человечества... Она должна обнаруживать, насколько жизнь людей... подвергалась действию общих географических условий... Вместе с тем историческая география должна изобразить и воздействие человека на природу, его борьбу с ней, формы этой борьбы, то есть разные виды культуры, которой человек подвергает окружающие его органические и неорганические тела, наконец, результаты этой борьбы для населения"⁵. Программа, столь чётко сформулированная, не была выполнена. Уже в начале XX в. М. К. Любавский ограничил задачу исторической географии одним только вопросом славянской колонизации Русской равнины и изменением государственных границ русской народности во времени⁶. С. К. Кузнецов считал самое содержание исторической географии смутным, но полагал, что она должна включать в себя физическую географию, топонимику, археологию и антропологию⁷. С. М. Середонин полагал всё же, что предметом исторической географии является изучение взаимных отношений человека и природы в прошлом. Однако это изучение, по его мнению, из-за неразвитости науки невозможно, и потому задачей русской исторической географии является "...прежде всего распределение славянских племен по восточно-европейской равнине,.. образование русского народа, дальнейшее колонизационное движение его"⁸. Наконец, А. А. Спицын задачей исторической географии определял лишь "...установление исторического пейзажа"⁹.

Итак, среди гуманитариев дореволюционной поры мы не находим сторонников идеи Надеждина—Майкова. Ими скорее были зоолог И. С. Поляков и геолог А. А. Иностранцев. Первый из них подчеркивал "...важность и весь интерес изучения остатков каменного века как со стороны изменений, потерпенных самим человеком, так и со стороны огромных перемен, совершавшихся в самой природе"¹⁰. Второй указывал на "...необходимость сочетать и изучение самого человека и его орудий труда, и естественной среды, его окружавшей»¹¹. Их взгляды разделял археолог А. С. Уваров¹². Но как бы то ни было, ни в русской исторической географии, ни в смежных дисциплинах исследований проблемы «человек — географическая среда» не велось.

В советское время интерес к исторической географии возродился в предвоенные и послевоенные годы, когда увидел свет ряд работ В. К. Яцунского, однако поворотной вехой следует считать 1955 год, год выхода его «Исторической географии». Но в определении предмета исторической географии, данном в этой монографии, вопрос о взаимодействии человека с географической средой даже не ставился¹³. В последующие годы многие исследователи, найдя определение В. К. Яцунского недостаточным, выдвинули свои определения, включающие в предмет исторической географии вопрос о взаимодействии человека со средой. Так, Л. Н. Гумилев полагал, что "историческая география — наука о послеледниковом ландшафте в динамическом состоянии, для которого этнос является индикатором»¹⁴. По М. И. Белову, предметом этой науки является изучение географических сторон исторического процесса: населения, географии хозяйства, политической географии прошлого¹⁵. Позднее он пояснил, что поскольку в процессе взаимодействия природы и общества образуется особого вида среда — новая форма движения материи, которую он предложил называть историко-географической средой, то именно она и является предметом исторической географии¹⁶. Л. Г. Бескровный и Л. А. Гольденберг считали историческую географию исторической дисциплиной, изучающей историко-экономическую (население и хозяйство) и историко-политическую географию прошлого человечества в её взаимосвязи с физико-географической обстановкой¹⁷.

Перечень высказываний советских историков и географов о предмете исторической географии можно было бы увеличить¹⁸, но едва ли это разумно, ибо все единодушны в том, что среди многих задач исторической географии задача изучения взаимодействия человека со средой является одной из существенных. Более того, даже наблюдается своеобразный крен в эту сторону. Так, В. А. Зубаков в своем определении указывает, что историческая география — синтезирующая наука, задача которой — воссоздание взаимоотношений человека и природы, что по сути она — история природопользования, что её основной метод — в реконструкции биотехноценозов прошлого по надежно установленным хронологическим срезам¹⁹.

Безусловно, такое определение недопустимо узко, ибо за бортом исторической географии оказываются экономическая география прошлого, историческая география населения, историческая политическая география, историческая этническая география, историческая география городов и поселений и целый ряд иных разделов. И именно тех разделов, в которых историческая география, опирающаяся преимущественно на данные письменных источников, наиболее сильна и в которых она достигла наибольших успехов. Пока же отмечу два весьма любопытных обстоятельства, одно из которых поддается объяснению с трудом, а другое послужит отправным пунктом для следующего раздела.

Во-первых, мы, оказывается, недалеко ушли от определения исторической географии, данного К. Кречмером в начале века²⁰, и отдельные положения его в большей или меньшей мере видятся в большинстве работ, хотя ссылка на работу К. Кречмера имеется лишь в монографии В. К. Яцунского (в указанном выше обзоре В. С. Жекулина К. Кречмер даже не упоминается).

Во-вторых, работ, раскрывающих механизм взаимодействия человека и природы, по сути до сих пор нет. Любопытно, что и сам К. Кречмер, видевший задачу исторической географии в изучении взаимоотношений между природой и культурным миром людей, в своей книге этого основного вопроса так и не осветил, ограничившись лишь краткими очерками о состоянии различных отраслей хозяйства Средней Европы в то или иное время. Едва ли ошибусь, если скажу, что именно невыполнение К. Кречмером своей программы, сомнения в возможности её выполнения стали причиной того, что В. К. Яцунский, критически относящийся к его труду, исключил из своего определения исторической географии вопрос о взаимодействии человека и среды.

Тому, что историческая география не в состоянии вскрыть механизм взаимодействия человека и природы, по-моему, имеется вполне объективная причина. Суть в том, что историческая география в своей, так сказать, исторической ипостаси вынуждена пользоваться сугубо историческим видом источников — письменными документами. Однако письменные документы, во-первых, ограничены во времени и не дают никакой информации о дописьменных эпохах истории человечества, а во-вторых, почти не содержат информации о материальной культуре общества, в особенности об истории материальной культуры.

Материальная культура общества, по меткому выражению Э. С. Маркаряна, является тем инструментом, которым общество взаимодействует со средой. Именно с помощью материальной культуры общество адаптируется к среде и с её же помощью среду адаптирует. Благодаря материальной культуре своей человек оказался единственным биологическим видом на нашей планете, способным занять и освоить любую экологическую нишу. Но благодаря этой же культуре человек рано или поздно «взрывает» занятую им нишу, что вынуждает его к последующей перестройке своей материальной культуры и освоению новых ниш²¹. Если мы согласимся с изложением выше, то придется признать, что, взваливая на плечи исторической географии проблему взаимодействия человека и среды в древности и надеясь на разрешение этой проблемы, мы требуем от исторической географии невозможного, того, что она не в силах совершить в силу специфики одного из основных видов своих источников. Но если не историческая география, то что же? Археологическая география, ибо именно археология является той наукой, которая изучает историю материальной культуры, уделяя особое внимание орудиям труда, то есть именно тому, чем человек в первую очередь и взаимодействует с природой, добиваясь от неё всего необходимого для обеспечения своего существования и воспроизводства. Именно анализ материальной культуры минувших эпох на фоне тщательно собранных, выверенных и продатированных географических данных позволит вскрыть механизм взаимодействия человека с географической средой в древности. При этом главнейший интерес лежит не в том, что сделал человек с географической средой или что сделала географическая среда с ним, а как протекал процесс взаимодействия. Сама констатация факта, что в эпоху так называемой неолитической революции в Европе человеком был нанесен невосполнимый урон широколиственным лесам, уже интересна, но важнее выяснить, как ему удалось это сделать, какие организационные и технические средства при этом могли быть использованы. Интересный факт, что носители культуры шнуровой керамики, проникшие в Южную Финляндию, первоначально имели производящий тип хозяйства, а затем утратили его и перешли к присваивающему типу. Еще интереснее, как это произошло и почему. Итак, предметом археологической географии является взаимодействие человека и среды в древности. Первые публикации в такого рода исследованиях неизбежно, будут описывать нам, что произошло, но мы должны иметь в виду главный вопрос — как это произошло, ибо только в этом случае удастся выявить закономерности в работе механизма взаимодействия человека со средой. Возможно, что некоторые закономерности будут иметь кратковременный характер, окажутся существенными лишь для каких-то определенных эпох и формаций, другие же — наверняка будут иметь более общий характер. Наша конечная цель в установлении именно общих закономерностей.

Единственным методом археологической географии, как мне кажется, может быть метод комплексного анализа археологических фактов и строго синхронизированных с ними палеогеографических явлений. Археолог и палеогеограф от постановки задачи каждого конкретного исследования и до её разрешения должны трудиться рука об руку, взаимно обогащая, но не подменяя друг друга. Специфичность методов каждой из наук, составляющих археологическую географию, столь велика, что не может быть и речи о взаимозаменяемости специалистов одной области в другой. Но археолог должен быть сколько-то знаком с палеогеографией (и чем больше, тем лучше), чтобы уметь поставить правильно задачу, сформулировать вопрос своему коллеге — палеогеографу. В свою очередь, палеогеограф должен быть искушен в вопросах археологии изучаемого периода.

Опыт исследований Северо-Западной археологической экспедиции Государственного Эрмитажа в содружестве с Палеогеографическим отрядом Института археологии АН СССР (руководитель П. М. Долуханов) и Палеогеографическим голоценовым отрядом Института географии АН СССР (руководитель Н. А. Хотинский) показывает, что полевые работы должны проводиться совместно. Сбор палеогеографических данных (образцы для пыльцевого анализа и анализа на ботанической состав, почвенные образцы, геоморфологические наблюдения, изучение истории озер и рек), сбор остеологического материала и археологические раскопки должны вестись параллельно. Это позволяет избежать возможных ошибок в интерпретации палеогеографического материала, неверной увязки тех или иных данных с археологическим материалом. Совместные работы лучше всего вести по археологическим микрорайонам, стремясь охватить изучением всю колонку имеющихся в наличии археологических объектов, так сказать, серию последовательно развивавшихся во времени «биотехноценозов» (по В. А. Зубакову). К сожалению, далеко не все опорные памятники археологии содержат необходимый и достаточно представительный с точки зрения палеогеографии материал, и нам нужно заранее примириться с возможными лакунами. Правда, некоторые уникальные памятники столь обильны разного рода материалом, что дают возможность экстраполяции полученных данных на целые районы. (Например, свайные поселения третьего — второго тысячелетий до н. э. Усвяты IV, Наумово, Сертея и др. являются опорными памятниками для всего бассейна верхнего и среднего течения Западной Двины и для верховий Ловати).

В географической науке в последнее десятилетие выделяются новые отрасли и направления, развитие которых будет способствовать разработке проблемы «человек — географическая среда в древности». Одно из таких направлений — исследования в области исторической географии ландшафтов²².

Примечания

_¹ Микляев А. М. О ландшафтной приуроченности некоторых типов археологических памятников на Северо-Западе СССР // Человек и природная среда в плейстоцене и голоцене. М., 1974. С. 242, 243.

² Яцунский В. К. Историческая география. М., 1955. С. 317.

³ Татищев В. Н. Лексикон российский. Спб., 1793. С. 39.

⁴ Надеждин Н. И. Опыт исторической географии русского мира. Библиотека для чтения. Т. 22, отдел III. М., 1837. С. 27.

⁵ Майков Л. Заметки по географии древней Руси // Журнал Министерства народного просвещения, 1874, № 8. С. 250, 251.

⁶ Любавский М. К. Историческая география России в связи с колонизацией. М., 1909. С. 1.

⁷ Кузнецов С. К. Русская историческая география. М., 1910. С. 1.

⁸ Середонин С. М. Историческая география. Пг., 1917. С. 1 и сл.

⁹ Спицын А. А. Русская историческая география. Пг., 1917. С. 1.

¹⁰ Поляков И. С. Доклад в Географическом обществе // Известия Русского географического общества, 1872, т. 8, № 3. С. 128.

¹¹ Иностранцев А. А. См.: Речи и протоколы VI съезда русских естествоиспытателей и врачей. М., 1888. С. 265.

¹² Уваров А. С. Что должна обнимать программа для преподавания русской археологии // Труды III археологического съезда. Т. 1. Киев, 1878. С. 33, 34.

¹³ Яцунский В. К. Указ. соч. С. 10.

¹⁴ Гумилев Л. Н. По поводу предмета исторической географии // Вестник Ленинградского государственного университета, серия «Геология и география», 1965, № 18, вып. 3. С. 115.

¹⁵ Белов М. И. Советские историко-географические исследования // Известия Всесоюзного географического общества, 1967, т. 99, вып. 5. С. 99.

¹⁶ Белов М. И. Проблемы изучения историко-географической среды // Известия Всесоюзного географического общества, 1976, т. 108, вып. 6. С. 513.

¹⁷ Бескровный Л. Г., Гольденберг Л. А. О предмете и методе исторической географии // История СССР, 1971, № 6. С. 26.

¹⁸ Обстоятельный обзор высказываний отечественных и зарубежных историков и географов имеется в книге В. С. Жекулина «Историческая география» (Л., 1982. С. 5–28). К сожалению, там не оказалось места для Н. И. Надеждина, первым поставившего вопрос о взаимодействии человека и среды.

¹⁹ Зубаков В. А. О содержании и задачах исторической географии // Известия Всесоюзного географического общества, 1976, т. 108, вып 6. С. 523.

²⁰ Kretschmer K. Historische Geographie von Mitteleuropa. Munchen—Berlin, 1904. S. 13–14.

²¹ Маркарян Э. С. К пониманию специфики человеческого общества как адаптивной системы // Географические аспекты экологии человека. М., 1976. С. 17.

²² Жекулин В. С. Историческая география ландшафтов. Новгород, 1972.

Микляев Александр Михайлович (1934–1993) — отечественный археолог, доктор исторических наук (1993), ведущий научный сотрудник Отдела археологии Восточной Европы и Сибири Государственного Эрмитажа.

Родился 9 сентября 1934 г. в Ленинграде. Окончил Исторический факультет Ленинградского университета (1960 г.), после чего начал работать в Эрмитаже, где его наставником стал Григорий Павлович Гроздилов (1905–1962) — интереснейший и до конца ещё не оцененный специалист-археолог.

Начиная с полевого сезона 1962 г. А. М. Микляев принимал активное участие в работах Псковской экспедиции государственного Эрмитажа (в дальнейшем — Северо-Западная археологическая экспедиция ГЭ), а позднее — более 30-ти лет руководил её неолитическим отрядом. В самом начале своей научной карьеры А. М. Микляев успел обсудить с Г. П. Гроздиловым ряд сложнейших вопросов, касающихся возможности непрерывного развития материальной культуры в одном регионе от финального плейстоцена вплоть до древнерусского времени.

За время работы А. М. Микляева в Ловатско-Двинском междуречье им было открыто более двух тысяч памятников. В процессе его активнейших полевых исследований оказались выявленными (и в разной мере изученными) местонахождения позднего палеолита, стоянки раннего неолита, поселения среднего и позднего неолита, стоянки железного века с металлургическим производством (добыча и обработка железа), ремесленные мастерские по производству керамики, селища и городища раннесредневековой культуры длинных курганов и мн. др.

Благодаря работам А. М. Микляева были ликвидированы многие «белые пятна» в археологии каменного века Северо-запада Европейской равнины, выделены новые археологические культуры. С его именем связано открытие ряда эталонных памятников археологии этого региона. В ходе проведения подводных раскопок на озере Сенница в Невельском районе Псковской области (1979 г.) им были обнаружены и тщательно исследованы новые памятники неолита и железного века. К их числу относится и свайное торфяниковое поселение Усвяты, ставшее одним из ключевых для понимания процессов расселения и жизнеобеспечения в лесной зоне Восточной Европы в неолитическую эпоху.

Без преувеличения можно сказать, что А. М. Микляев внес огромный вклад в российскую археологическую науку. Он разработал новые методики изучения торфяниковых памятников. За заслуги в области подводной археологии Общество подводной археологии Англии приняло его в свои ряды.

Одним из значительных теоретических достижений А. М. Микляева стало введение в научный оборот нового понятия «археологическая география», а также разработка и обоснование предмета археологической географии как междисциплинарной области знания.

А. М. Микляев является автором более чем ста научных публикаций. Ранний и трагический его уход из жизни, случившийся 29 января 1993 г. — столь не справедливый, ведь всего за 10 дней до этого была с блеском защищена докторская диссертация — не позволил завершить многое из начатого, однако идеи Александра Михайловича живы и его последователям предстоит ещё сделать немало для их реализации.